Статьи

  

ЭТОС – ГРУНТ. ГЛУБЖЕ ТОЛЬКО ГЕНЫ

 

            Все, что происходит сверху, питается или отравляется именно этим грунтом.  Мы не изменим страну, пока не изменим ее этос. В нем первые причины проблем. Как этого можно не понимать?

        

         Этос образуется из ценностей, убеждений и норм жизни. Ценности и убеждения отличаются от норм тем, что они гораздо более независимы от окружения, человеческой среды, чем нормы. Многие исследования показывают, весьма преуспевающие сейчас слои нашего населения отрицательно относятся к капитализму и рыночной переориентации страны. Но это не мешает им принять нормы этой жизни и неплохо встраиваться в нее на сугубо деятельностном уровне. Ценности могут быть скрыты в сознании, в душе, а нормы – они наружу, ориентированы на других и проявляются только в поведении (общении, труде). Конечно, связь между ними очень тесная, но не прямая и не очевидная. Следование нормам контролируется средой непосредственно. Реакция окружающих на отклонение от принятых здесь норм может быть немедленной: остракизм, моральная изоляция, осуждение и т.п. вплоть до словесного или физического воздействия. Что же касается ценностей, убеждений – о них другие могут и не догадываться. Ценностная структура индивида и общества гораздо более сложна и труднее поддается изменениям, чем нормативная. Для человека может быть значимым одно, но поступает он по-другому – как надо. Энгельс – искренний коммунист – был хорошим фабрикантом. Немало известных предпринимателей – и не только в России – голосует за свои компартии.

        

         Однако взаимозависимость ценностей и норм в массовом поведении все же преобладает. Действуя по чужим нормам, личность обычно не выносит раздвоения и усваивает ценности, соответствующие этим нормам, или наоборот. Глубоко исповедуемые ценности, так или иначе, выразятся в преодолении чужих, навязанных норм.

 

         Теперь о нормах. Их состав тоже неоднороден. Очевидно, что есть нормы общенародные, не то чтобы тотальные, но сильно преобладающие. А есть нормы локальные, свойственные лишь конкретным общностям – национальным, профессиональным, возрастным, гендерным и организационным. В рамках одной и той же совокупности более-менее универсальных деловых норм могут быть совершенно различные типы норм, свойственные разным коллективам. Взаимосвязь ценностей и норм – одна из причин глубокой драмы самого человеческого существования. В «Пикнике на обочине» Стругацких Дикобраз пришел в Комнату, чтобы спасти брата, а вернувшись, внезапно разбогател. Следует пояснение: Комната выполняет только самые сокровенные желания. Он следовал своему долгу, но Комната вскрыла его потаенное.

 

         Интересны вопросы: с чего начинаются изменения в этосе? Образует ли он единую систему? Есть ли в нем иерархия, в которой можно обнаружить начальные или причинные точки развития целого? Однозначного ответа я не знаю. Пока достаточно предполжения, что этос в какой-то мере един, и его развитие вполне можно рассматривать в целом, имея, конечно, в виду все его многообразие и неравномерность. Это важно учитывать потому, что развитию этоса присущи асинхронность, несимметричность и даже контрастность. Например, сущностная несовместимость идеалов и повседневности непреодолима. Категорические императивы Нагорной проповеди при всем поклонении им не могут быть полным регулятором жизнедеятельности даже для нравственных гениев на Земле. Кроме того, ценности и нормы слишком многозначны для разных человеческих групп. Справедливость, безусловно, идеал для всех. Но как только мы переводим его на уровень идеологемы, т.е. опускаем из философии в практику, то довольно быстро сталкиваемся с противоположным пониманием его даже соседними группами или индивидами.

 

         Когда-то на одном заводе деятель месткома поделился со мной заботой: «Ко мне один за другим пришли двое сотрудников. Один возмущается: «Я 18 лет стою в очереди на квартиру и уже стал в ней вторым. А вы хотите дать квартиру человеку, который всего-то четыре года назад поступил на наш завод. Где справедливость?» Затем другой спрашивает по тому же поводу: «У меня одна комната на четверых в аварийном доме. А вы собираетесь дать квартиру бездетной паре, которая живет в гораздо лучшем здании. Где справедливость?». Наверное, нет в истории более кровавой ценности, чем справедливость: ради нее устраивались войны и революции, переделы собственности, велась кровная месть… так что развитие и функционирование этоса всегда драматичны и слабосистемны.

 

         Этос составляет базу культуры общества, государства, профессии, организации. Но конечно, он – далеко не вся культура. Культура гораздо шире, в нее входят многие производные этоса – искусство, наука, религия, политика, быт, законность, предметный мир. Этос формирует содержание культуры, воплощается во всех культурных формах.

 

Этос беден… Так можно оценить несоответствие социальных или инженерных технологий той человеческой среде, в которой они не находят признания, где они либо не воспринимаются, либо перерабатываются до неузнаваемости. Бедный этос! Так можно пожалеть народ, коллектив, которые перегружены непосильными для них законами, целями, идеологиями.

 

Этос – социальный генотип нации, ее личность. Его можно сравнить еще и с неким кодом, невидимой программой, которая воспроизводит соответствующие стереотипы деятельности. Это социокультурные регуляторы массового поведения, включающие мораль, этику, традиции, верования, представления о должном, ценностные ориентации. Этос складывается двояким образом: а) спонтанно-исторически, из сочетания многих, далеко не всегда ясных обстоятельств, факторов; б) управленчески, в результате решений органов власти, общественных договоров, точнее, их предусмотренных или непредвиденных последствий.

 

Так что и развитие, и деградация (порча) этоса в какой-то мере контролируемы, если оценивать государственные и организационные решения по их воздействию на эту сферу общества. Зато, устоявшись, этос набирает огромную инерцию. С ним тогда приходится считаться как с важным объективным ограничением или же, наоборот, ресурсом для реформ и нововведений. Сегодня в России этос становится абсолютным пределом управляемости страны, главным энтропиком (разрушающим фактором – прим. ред.) для реформаторских процессов в ней. Во многом из-за предыдущих решений. Скажем, если когда-то на улицы была выпущена масса безденежных милиционеров, они естественно и быстро преобразовали свои функции в «прокорм». Теперь даже самые искренние и сильные попытки руководителей МВД, в том числе и большое повышение зарплаты, не смогут вытеснить из практики милиционеров поборов с граждан. Ибо этос очень инертен.

 

Он может быть как едкой щелочью, так и питательным бульоном по отношению к различным новшествам. Что стало со свободолюбивыми социалистическими идеями, посеянными на нашей почве и проросшими в виде лагерного этатизма? И с какой благодарностью российский этос усиливает патерналистские инициативы президентов, губернаторов, директоров. Иначе говоря, управленческие решеия всех рангов необходимо просчитывать на их, так сказать, этосообразность. Оценивать, предвидеть их судьбу после запуска в конкретную социальную среду.

 

Чем определяется качество конкретного этоса? Например: отношением к качеству – труда, отношений, решений, условий, досуга, вещей… качеству всего. Тотальное качество сейчас в фокусе всемирной конкуренции. В советское время одежда или транзисторы из доступных нам тогда Риги, а тем более ГДР вызывали удивленные толки: при той же системе хозяйствования откуда берется столь очевидное превосходство? Современный Китай при еще более устаревшем управлении обходит нас именно в силу природной склонности народа к тщательной и аккуратной работе. Смотрите: окружающие нас Европа, Восточная и Юго-Восточная Азия доминируют над нами прежде всего по этому ресурсу – неисчерпаемому и возрастающему. Иностранные инвестиции к нам если и идут, то в сырьевые отрасли, а не в хайтек. Шведская ИКЕА размещает у нас только простейшие производства, предпочитая более сложные держать в Польше, Румынии, Китае.

 

Второй категорический императив сильного этоса – высокая мера уважения к себе и другому. В окружающем нас мире человек многое делает или не делает по причине самоуважения. Навязчивая конфликтность, не всегда осознанное стремление подавлять другого при любом случайном или заслуженном превосходстве (в силе, статусе и т.п.) над ним – признаки больного этоса.

 

Третье достоинство здорового этоса – взаимная обязательность. Именно она определяет надежность договоров, сделок, исполняемость законов, увеличивает стабильность, предсказуемость социальных отношений. Обязательность очень экономна. Как-то руководительницу одной российско-финской компании я спросил:

- Есть ли какая-то разница в работе финнов и россиян?

- Нет, - ответила она, - мы набираем высококлассных специалистов и там, и здесь. Они одинаково оплачиваются. Разница разве что в одном: если я финну даю задание, то в назначенный срок он отчитывается передо мной о его выполнении. А вот москвичу надо напоминать: ты не забыл, что осталась неделя? Ты уже запросил такого-то?

- Значит, - говорю, - наши специалисты более затратны? Они требуют дополнительной управленческой энергии от руководителя?

- Да, в этом смысле разница есть, - сказала она.

 

Совершенно недооцененное в нашей стране качество управленческого этоса – соотношение позитивов и негативов в социальных, человеческих отношениях. Особенно это касается вертикальных, т.е. управленческих отношений. Я много раз замерял пропорции поощрений и наказаний в приказах, распоряжениях директоров разных российских фирм: за незначительным исключением у меня всегда получался большой, иногда в разы, перевес в пользу взысканий. Репрессивная управленческая культура сильно отличает наш менеджмент от западного. Нам трудно принять тезис: поощрение за положительное эффективнее, чем наказание за отрицательное. Нет сомнения, что здесь лежит одна из причин нашей отсталости, неэффективности как в хозяйственном, так и в государственном управлении.

 

О низкокачественном этосе принято говорить в терминах вины. Дескать, что ж это мы или вы такие? Почему плохо работаете и еще хуже относитесь друг к другу? Вероятно. Основания для упреков есть, но не более чем к человеку со слабым здоровьем (почему не закаляешься, не занимаешься спортом?). Этос общества, как и здоровье человека, очень наследуем, инерционен и слабоуправляем. Но тут есть и немалые возможности.

 

А.И. ПРИГОЖИН

(ГЛАВА ИЗ КНИГИ «ДЕЗОРГАНИЗАЦИЯ: ПРИЧИНЫ, ВИДЫ, ПРЕОДОЛЕНИЕ).

ОПРЕДЕЛЕНИЕ УРОВНЕЙ КУЛЬТУРЫ
      

       Цель этой главы состоит в том, чтобы показать, что культуру можно анализировать на нескольких уровнях, причем термин уровень характеризует степень, в которой данное культурное явление видимо для наблюдателя. Определенная путаница в определении содержания культуры на самом деле происходит вследствие нерасчлененности уровней ее проявления. Эти уровни варьируются от очень ощутимых проявлений, которые можно видеть и ощущать, до весьма глубоких, неосознанных базовых предположений, которые я определяю как сущность культуры. В промежутке мы имеем различные усваиваемые ценности, нормы и правила поведения, которые люди, принадлежащие к культуре, используют для описания своей собственной культуры и культуры других людей.

 

      Многие другие исследователи культуры для описания ее самого глубокого уровня предпочитают использовать понятие «базовые ценности». Как будет показано на нескольких примерах, приведенных ниже, я предпочитаю говорить о «базовых предположениях», поскольку они воспринимаются на веру без обсуждений. Ценности можно обсуждать и их обсуждают, и люди могут договориться о том, что они с ними не согласны. Базовые предположения рассматриваются как нечто настолько естественное, что человек, их не разделяющий, представляется сумасшедшим и автоматически отвергается. 
 

Артефакты

На поверхности мы имеем дело с уровнем артефактов, который включает в себя все явления, которые человек видит, слышит и чувствует, когда сталкивается с новой группой, имеющей незнакомую культуру. Артефакты могут включать видимые результаты деятельности группы, а именно: архитектура ее физической среды, ее язык, технологии или товары, художественные произведения и ее стиль, воплощенный в одежде, манере обращения, эмоциональных проявлениях, мифах и историях, распространяемых об организации, обнародованных перечнях ценностей, соблюдаемых ритуалах и церемониях и т.д. Для анализа культуры на этом уровне можно также наблюдать за поведением группы и теми организационными процессами, в которых такое поведение становится привычным.

Наиболее важным моментом, касающимся данного уровня культуры, является то, что его легко наблюдать, но очень трудно расшифровать. И египтяне, и майя построили пирамиды, которые очень хорошо видны, но их назначение в разных культурах сильно отличалось: могилы в одной культуре и храмы и одновременно могилы - в другой. Другими словами, наблюдатель может описать, что он видит и чувствует, но не может, опираясь только на это описание, определить, что означают те или иные явления для данной группы, и вообще отражают ли они важные предположения, лежащие в основе культуры.

С другой стороны, существует мнение, что собственная реакция человека на физические артефакты, такие как строения и планировка офиса, может приводить к идентификации главных образов и основных метафор, которые отражают самый глубокий уровень культуры (Gagliardi, 1990). Это было бы исключительно справедливо, если бы организация, которую пытаются понять, принадлежала бы к той же более широкой культуре, что и ее исследователь. Проблема состоит в том, что символы допускают двоякое толкование, и человек может проверить, правильно ли он понял, что могло бы означить то или иное явление, только если он столкнулся с этой культурой на уровне ее ценностей и базовых предположений.

Особенно опасно пытаться сделать выводы относительно более глубоких предположений только на основе артефактов, поскольку интерпретации человека будут неизбежно являться проекцией его собственных чувств и реакций. Например, когда человек видит очень неформальную, свободную организацию, он может расценить ее как малоэффективную, если его опыт свидетельствует о том, что неформальные отношения предполагают забаву, а не работу. И наоборот, если человек сталкивается с очень формальной организацией, он может интерпретировать это как сигнал, указывающий на отсутствие способности к инновациям, если опыт данного человека опирается на предположение, что формальность означает бюрократию и формализм.

Каждая грань жизни группы создает артефакты, что приводит к проблемам с классификацией. Читая описания разных культур, часто можно заметить, что разные наблюдатели выбирают для рассмотрения разные типы артефактов, а это делает такие описания несопоставимыми. Антропологи разработали классификационные системы, но они столь обширны и детальны, что становится трудно расшифровать сущность культуры.

Если наблюдатель достаточно долго живет в группе, значение артефактов постепенно становится для него ясным. Однако, если человек хочет быстрее достичь такого уровня понимания, он может попытаться проанализировать разделяемые ценности, нормы и правила, обусловливающие повседневно действующие принципы, в соответствии с которыми члены группы формируют свое поведение. Исследование такого рода приводит нас к следующему уровню анализа культуры.

Разделяемые ценности

Научение всей группы в конечном итоге отражает чьи-либо исходные ценности, чье-либо представление о том, что должно быть иным по сравнению с уже существующим. Когда группа только создается или когда она сталкивается с новым заданием, вопросом или проблемой, первое, что предлагается в качестве решения, отражает собственные предположения некоторых людей о том, что правильно, а что нет, что будет работать, а что не будет. Люди, которые главенствуют в группе, способные влиять на нее, чтобы та выбрала определенный подход к проблеме, позже будут определены как «лидеры» или основатели, но сама по себе группа пока не имеет никакого общего знания, поскольку она еще не осуществила общего действия в ответ на новую проблему. Поэтому любое предложение может получить статус ценности только с позиции группы, независимо от того, насколько твердо человек, вносящий предложение, будет уверен, что излагает абсолютно доказанную истину. Пока группа не предпримет совместного действия, и ее члены вместе не увидят результат такого действия, нет разделяемой основы для определения того, что фактически существует и является реальным.

 

Например, в новом бизнесе, если продажи начинают падать, менеджер может сказать: «Мы должны усилить рекламу», поскольку он убежден, что реклама всегда повышает продажи. Группа, которая никогда не оказывалась в подобной ситуации, воспринимает такое утверждение, как заявление о ценностях данного менеджера: «Он убежден, что когда кто-то в беде, хорошо усилить рекламу». Поэтому первоначальное предложение лидера не может иметь иного статуса, чем ценность, которая подвергается сомнению, обсуждается, оспаривается и проверяется.

 

Если менеджер убеждает группу действовать в соответствии с его представлениями, если решение срабатывает и группа разделяет ощущение этого успеха, тогда осознанная ценность, что реклама - это «хорошо», начинает процесс когнитивного преобразования. Сначала она преобразуется в разделяемую ценность или убеждение, и в конечном итоге в разделяемое предположение (если деятельность, которая на нем основывается, будет оставаться успешной). Если будет происходить процесс преобразования - а он будет происходить только в том случае, если предложенное решение будет продолжать работать, означая таким образом, что оно «правильное» в неком более широком смысле и должно отражать точную картину реальности - члены группы постараются забыть, что поначалу они не испытывали уверенности и что ранее предложенный образ действий оспаривался и испытывал противодействие.

 

Не все ценности подвергаются такому преобразованию. Во-первых, решение, базирующееся на определенной ценности, может работать ненадежно. Только те ценности, которые допускают физическое и социальное подтверждение и которые продолжают надежно работать, когда группа решает свои проблемы, будут преобразованы в предположения. Во-вторых, области ценностей, имеющие отношение к менее контролируемым элементам окружающей среды, к эстетическим или моральным вопросам, вообще не могут быть подвергнуты испытанию. В этом случае консенсус все же возможен посредством социальной валидизации, но это не происходит автоматически. Говоря о социальной валидизации, я имею в виду то, что некоторые ценности подтверждаются только через совместный социальный опыт группы. Такие ценности, как правило, затрагивают внутренние отношения группы, и проверить, работают они или нет, можно по тому, насколько спокойно чувствуют себя члены этой группы или испытывают тревогу, если твердо их придерживаются. Социальная валидизация приложима также к более общим ценностям, затрагивающим отношения с внешней средой, но в формах, ко-торые не могут быть проверены, таких как религия, этика и эстетика.

 

В этих сферах группа обнаруживает, что некоторые из таких ценностей, провозглашенные пророками, основателями или лидерами, снижают уровень неопределенности в важных областях функционирования группы. И поскольку они продолжают работать, то постепенно преобразуются в необсуждаемые предположения, поддерживаемые явно сформулированной совокупностью убеждений, норм и действующих правил поведения. Вторичные убеждения и моральные/этические правила становятся осознанными и точно сформулированными, поскольку определяют нормы и моральные установки, которыми руководствуются члены группы, определяя, как им поступать в конкретных ключевых ситуациях и как учить новых членов правилам поведения. Таким образом, совокупность ценностей, которая становится составной частью идеологии или философии организации, может служить примером или образом действий, который позволяет справляться с неопределенностью в неконтролируемых и трудных по своей сути ситуациях.

 

Ценности на этом уровне осознания во многом будут предсказывать поведение, которое можно наблюдать на уровне артефактов. Но если ценности не опираются на предшествующее научение, они могут отражать только лишь то, что Argyris и Schon (1978) назвали разделяемыми ценностями, которые достаточно хорошо предсказывают, что люди скажут в самых разных ситуациях, но при этом они могут не соответствовать тому, что эти люди будут реально делать в ситуациях, когда данные ценности должны работать. Таким образом, компания может заявить, что она ценит людей и устанавливает высокие стандарты качества своих продуктов, однако, результаты ее деятельности могут противоречить тому, что она говорит.

 

Если разделяемые ценности более или менее соответствуют предположениям, лежащим в основе культуры, тогда их формулировка как основных принципов работы может помочь сплочению группы, будучи источником идентичности и главной миссии. Но, анализируя ценности, необходимо точно проводить различие между теми из них, что соответствуют основным предположениям, и теми, что, по сути, являются объяснением намерений и поступков задним числом или стремлением к будущему. Часто такими ценностями не руководствуются, иногда они даже противоречат друг другу и зачастую не соответствуют наблюдаемому поведению. Значительные области поведения часто остаются необъяснимыми, вызывая у нас ощущение, что мы понимаем часть культуры, но не контролируем культуру как таковую. Чтобы достичь этого более глубокого уровня понимания, расшифровать схему и правильно предвидеть будущее поведение, мы должны лучше понять такую категорию как базовые предположения.

 

Базовые предположения

 

Если решение проблемы сработает неоднократно, оно становится само собой разумеющимся. К тому, что однажды было гипотезой, поддержанной только интуицией или ценностью, постепенно начинают относиться как к реальности. Мы приходим к убеждению, что природа работает именно так, а не иначе. В этом смысле базовые предположения отличаются от того, что некоторые антропологи называют доминирующими ценностными ориентациями, поскольку последние отражают предпочтительное решение среди нескольких основных альтернатив, но при этом в культуре можно наблюдать все альтернативы, и любой носитель культуры может время от времени вес-ти себя в соответствии как с иной, так и с доминирующей ориентацией (Kluckhohn and Strodtbeck, 1961).

 

Базовые предположения, в том смысле, в котором я хочу определить это понятие, становятся настолько само собой разумеющимися, что в культурной общности обнаруживается лишь незначительные вариации поведения. Фактически, если базовое предположение твердо поддерживается в группе, ее члены сочтут поведение, основанное на любой другой посылке, непонятным. Например, группа, базовое предположение которой заключается в том, что права индивидуума выше прав членов группы, не поймет, если последние совершат самоубийство или каким-либо другим образом принесут себя в жертву группе, даже если они опозорят ее. В капиталистических странах, непостижимо, чтобы кто-то создал компанию,… Продолжение »